|
МЁРТВАЯ ВОДА
Мы говорим слишком быстро, и что-то ускользает меж слов,
давай помолчим, помолчим и посмотрим каждый на свой улов,
помолчим с тобой и посмотрим друг другу в глаза,
я ничего не скажу, но ты будешь за.
И потом мы выйдем туда, где слякоть и снег,
в город богатых и нищих коллег и калек,
в город, где, холодом окружены, светятся столько гнёзд,
ты узнаешь ответ на вопрос в том, как гол мой помост,
в прощальном тепле ладони, касающейся щеки,
в том, как биения наших сердец далеки.
06.12.2003
|
Новый год прошёл незаметно
(так же когда-то я написал о весне,
ушедшей с зелёной сумочкой ветра).
Я окружил своё сердце заботами
по построенью виртуальных систем,
дающих, однако, вполне реальный хлеб людям,
индульгируй, не индульгируй, дело не в этом, —
и то, и другое — всего лишь формы санскар,
так что лучше уж выбрать дхармы благие.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Когда покупали карпов,
мальчик вынимал их из мойки,
говорил, что они ещё живые,
набирал воды, и выпускал их в ванну.
Приходил, клал подбородок на холодный кафельный бортик
и подолгу смотрел, как рыбы загадочно медленно двигаются под водой,
даже солнечным летом в ванной всегда была тень и прохлада.
Карпы жили там несколько дней, никому не давая мыться,
пока он с друзьями не относил их и отпускал в карьер.
Это было не так, как звучат эти буквы,
в том была жизнь.
Доброта, как и прочие рефлексии культуры,
в цивилизации, построенной на основных инстинктах,
не функциональна.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Только однажды, коротко, проходя по гостиной,
я ощутил сильный запах свежеочищенного мандарина
и — чувство Нового года.
09.01.2004
|
Обретая черты, слог звучит однообразно и глухо.
Февральское небо растянуто незабелённым холстом,
Проплывая сквозь день, серый кит, с акулой распоротым брюхом,
Ложится на отмель куста отпылавшего лёгким терновым листом.
Естественность голоса и односложность мотива —
Вот те позывные, к которым могло б притулиться плечо.
Если уровень вод в сердце мира спал, то до второго прилива
Грядущий год, как Цафнаф-панеах говорил, убавит ещё.
Худые коровы пожрали хороших видом и тучных,
Вошли в утробу их тучные, но голод неутолим для природы теней,
Остались худые дурны видом и плотью тощи, и пустозвучны.
И Бог Иону из чрева акулы исторг по исходе трёх дней.
Три года мытарств, упорных попыток создания дома,
Короткое счастье горячих ночей, союза, хрупких надежд.
Напряги такой, что и близко ни суперу, ни корешку не знакома,
Разве что тем, кто в лучшие годы ходил каждый день по КВЖД.
Этот мотив не обретёт выхода и разрешенья
Пока город не снимет вретища и не оденется зеленью верб и ольхи,
Прикрыв от узнавшего голую правду кораблекрушенья
Всех спасшихся, но так и не отличающих правой от левой руки.
Беспричинная грусть, без отдыха дни и недели,
Недели и дни без труда скользят незаметно, теряясь на раз.
Все двери закрыты, все окна решётками забраны и заиндевели,
И мир незаметно встал в профиль к оставшемуся с ним анфас.
Прогулки с друзьями становятся меньше, случаются реже,
На лицах чужих женщин преобладает одно выраженье — «кончай!»
Разговоры вокруг незначительны, сервис — небрежен, —
Уходя, забываешь, и не всегда оставляешь на чай.
13.02.2004
|
я лёг, как обычно, поздно,
закрыл глаза и увидел небо,
ночные облака, две трубы на том берегу, —
так это выглядит из окна её дома.
нет! нет! только не это! я не должен об этом думать!
себя, стоящим у окна балкона с трубкой,
её, лежащую за моей спиной на кровати,
на боку, поджав ноги и опершись на локоть,
читающей какую-то книгу,
волосы полуприкрыли лицо.
мне некуда от этого деться!
некуда.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
целостность правды делает личность и жизнь
простой, предсказуемой и однозначной,
общение с таким человеком
подобно однажды пережитому просветленью, —
оно не несёт в себе новый опыт.
14.02.2004
|
Вот високосный день.
За стеклом вальсирует снег.
Корень вереска греет ладонь,
И горек дым.
Слушая стук минут
За полчаса до весны,
Увидеть белый огонь.
29.02.2004
|
В пятницу вечером,
найдя наконец место в центре,
я понял вдруг: всё, что мне нужно, —
маленький столик в кафе,
что-нибудь на столе,
чтоб хозяевам было спокойно
за то, что не зря занимаю место,
окно, куда можно смотреть
на улыбки, блестящие взгляды и смех
одетых в кожу, капрон и мех
проходящих по залитым светом реклам
улицам, на впаянных по «бумерам»...
Да...
Город бурлит. В городе фьюжн.
Человек оказался не нужен,
и, сидя в самой гуще людей, я чувствую,
что одиночество в сити обостряется так,
как если б последнее (и единственное) лекарство
больше не помогало.
Всё, что мир отчинил мне, всё, чем я владею на этой земле,
ограничилось пределами моего тела.
Я согласился.
Маленький столик в кафе,
окно,
возможность.
20.03.2004
|
снег в середине весны,
свет небесной блесны,
след плюсны,
оставшийся
от той, что в ладони под сердцем носил Кортасар,
Елеазар
у жертвенника, и пламень его саг не гас, —
через синий вечерний газ,
всё это видит глаз,
и ймёт зуб
абрис губ,
голос чувствен, и груб
смысл, в игру
превращённой
скуки душ, без закваски, замешанной от страстей
до новостей:
чувственные объекты — источник желаний,
желанья — источник страданий,
не зная преданий,
но — зуд,
этот люд
взял себе труд
сизифову груду
перелапачивать,
одухотворяя в себе безразличный рокот, ропот
в личный опыт —
награду пиррову о природе вещей
по природе ничьей
и нищей.
31.03.2004
|
Вечер проходит волной,
тёмной и тихой волной, уносящей шум и сор дня,
переворачивает лист.
Неизвестный артист
у горизонта земли в бархатный чёрный футляр
убирает валторну,
уступая де Борну
часы флажолетов “Perpetuum mobile” в верхних
регистрах челест,
homo homini est.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Кто-то испортил плакат для занятий,
наказали всю группу, лишили игр и прогулок
до тех пор, пока тот, кто это сделал,
не решится признаться.
Воспитатель вела себя так, словно подозревала его.
Потянулись скучные длинные дни.
Ему надоело. Он сказал: «Это — я».
Группу освободили.
Радости не было.
Слушать стыдящие речи было как-то неловко
за тех, кто произносил их.
Что-то стало иначе.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Воздух, нетронутый временем.
Голос природы негромок.
Мир остался, как текст,
за последней строкой.
Полоса отчужденья.
10.04.2004
|
Жизнь не сложилась.
Я был честен и добр,
умён и культурен,
надёжен и трудолюбив.
К 37 — гол, как сокол.
Ни семьи, ни детей.
Откуда им взяться, —
сколько женщин, которых я успевал полюбить,
изменяли и предавали меня,
не исключая последней.
Интерес к ним пропал, —
слишком долго, наверное, я искал среди них человека.
Мать — всё на инстинктах:
переживанья, беспомощность, стереотипы.
Неспособность отторгнуть в себе своё я
от сыновнего; в результате — бестактность,
нарушенье границ, ссоры и срывы.
Друзья, полтора человека,
дозируют наше общенье
как сильнодействующее средство.
Я уже ни о чём не прошу их,
чтобы не потерять и того, что имею.
Работа — только повод отвлечься от жизни,
хоть где-то найти продуктивность,
возможность что-то построить
через кромешную тьму российских
хамства, зависти и разгильдяйства.
Ненастный день
над бестолковой, нищей страной,
все её яркие краски — включи телевизор,
закури, уколись, выпей...
забудься.
Чувства утихли.
В голой правде реальности
мир оказался страшнее обмана.
Но ведь он и всегда был таким,
и, по-видимому, быть другим и не должен.
10.04.2004
|
Если б Вы знали, Ирина,
на каких страшных б...
я напарывался в этом пути земном...
Я стал похож на «летучий голландец».
Чем латать буду эти пробоины всюду?..
Где люди в женском обличье?!
Где Диоген с его лампой?!
Сотню лет назад выйдя на свет из подполья,
они кричат о равных правах,
и вместе с тем хотят рыцарских жестов.
Кричат о равных правах
в мире, который построен мужчиной.
О равных правах,
не зная ни такта, ни долга, ни чести,
один эгоизм животный, инстинкты
и гармональные бури.
Узурпируя даже способность рожденья,
будто бы в этом не было Богом заложено
необходимости равновзаимной.
Неужели, как родопейский певец, обернувшись, услышу:
«Орфей, ты обнимаешь лишь тень...»
Есть только одно равное право, —
прежде всего быть человеком.
И подумал я:
да, мы несём воздаянье
и за то, о чём даже не знаем.
И спросил я:
за что?!
И увидел:
скольких праведных, преданных женщин, любивших меня,
любви я не видел, о ней и не ведал, не разделял,
причиняв тем страданья.
Так становится тайное явным.
01.05.2004
|
|
Иванов-Снежко Д.П., 2008